О кино в романе Виктории Колтуновой
Nov 12,2021 00:00 by Александр КОРЖ, Боярка

Пишущий, творящий человек по сути своей – шар из дрожжевого теста. Основой, клетчаткой представлена ежедневная неустроенная жизнь его, а роль дрожжей прекрасно исполняет приобретенный жизненный опыт. А далее количество тепла, мягкая темнота, время созревания и хорошо протопленная печь, устроенная судьбой, или кем-то свыше, сделают своё дело. Пробуйте. Ешьте.

Помню одну ночь в ленинградской казарме в 1975 году. Сокурсник по академии, принятый в доме писателя Даниила Гранина, принёс в казарму выпрошенный у домашних журнал «Москва» с «Мастером и Маргаритой». «До утра. И чтоб никто не увидел». Собрав пяток батареек из караульных фонарей, накрылся одеялом и стал читать.

«– Мы вас испытывали, – продолжал Воланд, – никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут! Садитесь, гордая женщина!».

Утро бежало к шестому часу, к подъему. Двадцать четыре вояки спали, а я мычал сквозь зубы от злости, что вот дошел до главной мысли своей жизни, а время на прочтение книги закончилось! Всё проходит. Но приобретённый навык находить главную мысль в прочитанном укоренился на уровне рефлекса. В нынешние непонятные времена не рефлексирую, то бишь, читаю мало.

Но вдруг, почтой приходит книга из Одессы, автор – стильная женщина, ироничная, несколько высокомерная, в моей прошлой памяти пишущая сочную, жесткую, современную прозу. «История одного дома и его обитателей. Кинороман». Прочитав в предисловии её интервью журналисту Кучеренко и оценив толщину издания, я, было, захлопнул книгу и попрощался с ней, мысленно поблагодарив автора, что в своем интервью всё так понятно изложила.

Однако одна фраза зацепила меня надолго: «– Сынку, – неожиданно мудро сказала баба Франя. – А ты не сумуй. Кожному своё. Ты своё делай, стой на своём. А то шо ты пишешь, всё равно тебе пригодится. Рано или позже. Ништо не проходит через человека бесследно, сынку».

Вот так – главная мысль в начале книги встречается крайне редко, промахнуться не хочется – гонор читателя не позволяет, но уважительное отношение к тексту приглашает к прочтению и нежеланию ошибиться в лучших ожиданиях своих.

Прожив девятнадцать написанных фильмов-глав книги (уж если это кинороман, то каждая глава – киношная короткометражка), ощущаешь некий свербёж, дискомфорт, несогласие с автором в названии «История одного дома…». В киноромане видимые (прочитанные) декорации не зажаты стенами, проёмами, кровлею, двориком и арочным въездом с воротами на скрипучих петлях. Может, «История одного города…»? Ибо в каждой киноглаве – город: славный, старый, чаще ободранный, чем обустроенный, выживающий, живучий, с запахом воды от морского ветра; город, проплывающий во времени, великодушно добрый к своим невероятно интересным и загадочным людям. Хотя сама автор под «Домом» подразумевает всю Землю, а под его обитателями – все Человечество, как сказала она в интервью.

Каждая кинолента самобытна, автономна и не привязана мостиком к другой. Но, вместе собранные, они напоминают малоизвестную картину Брейгеля-старшего «Борьба между Карнавалом и Постом». Стилистика в преподнесении зрителю схожая: в рамках городских стен, на главной площади, на убегающих в перспективе улицах – множество человеческих лиц, исходя из времени и потребностей своих, созерцают и разрушают жизнь свою. Медленно вникая в происходящее, то восторгаешься, то печалишься, то в омерзении от них отворачиваешься, ищешь воду, чтобы умыться.

Временные рамки «Истории…» достаточно обширны – с 1933 года по 2053 год. Всего 120 лет, чуть больше, чем у Г. Маркеса в его «Одиночестве». Но раскатанность этого полотна заставляет зрачок суживаться, ловить отличия в пестрополотности, находить знакомые, прожитые самим знаки в одежде, музыке, в мучительно-болезненных ситуациях, в схожих запахах совдеповского и не совдеповского времени, в знакомых звуковых причастиях и причитаниях, в ощущениях колючести неприятной шинельной ткани, в которую ранее обертывала тебя жизнь, а сейчас (по твоей же воле!) укутывает тебя автор. Бросить, отвергнуть и забыть? Так нет же! Смотришь на скрюченного под снегом умершего Абрама, слушаешь городские и провинциальные байки про Лёвушку Троцкого и Сталина, идёшь за Борькиным дедом, так же шаркая ногами, пробуешь дотянуться до горбатенькой волосатой спинки чертовки Мавки, отдергиваешь руку, крестишься, что-то шепчешь, на ночь-то глядя…

Права баба Франя: «То, шо ты пишешь, всё равно тебе пригодится».

Виктория Колтунова многомерна в своей работе. Через рефлексы, комплексы, ощущения своих героев ей удается общаться с читателем на уровне не только эмоций, оценок, а, что удивительно, тактильных ощущений.

Мастер? Безусловно – мастер! Маэстро. Уровень мастерства подтверждает разнообразность картин и сложность тем, раскатанных на полотне. И не все картины в тех прописях и лессировках подходят читателю. Если хочется отвернуться, бросить в сторону и вскрикнуть «Чушь какая!», то и в этом тоже удача, серьезная удача. А вот заставить читателя не отвернуться в номере гостиницы, где происходит соитие одесситки Карины с потным Анзором, – просто невероятная удача автора. Это не связано с эротикой, ибо это есть картина, выписанная художником, женщиной, совершенно скупыми, жесткими приёмами языка в количестве шести предложений. Вспомните фильм «Интердевочка». Долгую и неприятную постельную сцену фильма в своем романе автор сконструировала всего из шести коротких фраз. Но воздействие-то на читателя каково!

Глава десятая, «Семейный ужин в начале 90-ых»).

Есть сомнения в виртуальной тактильной близости автора и читателя? Тогда попробуйте подсесть к столу, как голодный отец Карины, макните обглоданный кусочек холодной куриной грудки в соус и положите себе в рот… Чувствуете? Омерзение от самого себя, поедающего остатки пищи, заработанной дочерью в постели. И отчаяние от того, что голод сильнее тебя.

Каждая глава, как дома на Ратушной площади в картине Питера Брейгеля. В каждом объеме – своя тайная жизнь в невероятных переплетениях подлости, мелочного цинизма, эгоистичной вожделенной любви, заботы о чужом человеке, веры в чудо и провидение. Особой удачей Виктории, этаким экстремумом киноромана, выступает рассказ «Бутылка Шардонне» (глава четырнадцатая). Если не умничать и не искать «главную мысль», то предлагаю вместе с автором походить по коммунальной квартире инвалида Вовки и Веры, понять их тревоги, ожидания, спрятаться за мыслью: «Как хорошо, что это не со мной», и прошептать изумлённо: «А ведь это такаааая правда…».

Детали, детали, господа читатели, сшили, сбили, прострочили эту историю в неразрываемое роскошное полотно!

В завершение просмотра киноромана поищем некие параллели. В середине XIX века французский художник Гюстав Курбе (1819-1877) свой творческий подход изложил следующим образом: «Быть в состоянии передать нравы, идеи, облик моей эпохи, согласно моей собственной оценке; быть не только живописцем, но также и человеком; одним словом, создавать живое искусство – такова моя цель». В 1866 году Гюстав напишет для Салона картину «Происхождение мира», вызвавшую неимоверный скандал в обществе. Самую лучшую свою картину. Взгляду созерцателя трудно оторваться от этого полотна! Может поэтому картина выставлена в самом дальнем и тёмном зале музея Орсе в Париже. Картина невероятно тактильна! В этом зале около десятка камер наблюдения. Во избежание случайных прикосновений к полотну, за поведением посетителей внимательно наблюдают двое служащих. Главная мысль Гюстава Курбе была с вызовом брошена парижскому обществу: «Можно! Можно говорить обо всём!». И мысль, и её визуализация стали отправной точкой для появления импрессионистов.

И романическое полотно Виктории Колтуновой, перекликаясь с полотном Курбе, также тактильно в полной своей мере.

В своём киноромане писательница неторопливо приблизилась к 2053 году (глава девятнадцатая «Труха»). Спокойно, без эмоций представляет нам картину безболезненного разрушения мира в виде оседающей, мягко стелящейся под ноги пыли. Декаданс – сказали бы ценители соцреализма. А я попробую деликатно оттолкнуться от медального Бродского и назвать это действо «Конец неразумной эпохи».

Виктории Колтуновой удался кинороман, где в протекающем перед нами Времени трудно найти объяснения поступкам героев с позиций прагматичного разума. Но их действия, чувства, эмоции глубоко трогают нас, погружают в раздумья, благодаря таланту и мастерству автора.

Как жаль, что эта книга издана в количестве всего сто экземпляров за счет двух маленьких спонсоров. Хотелось бы увидеть книгу в нормальном тираже. Остается пожелать Виктории Григорьевне мецената с огромным чувством ответственности к этой очень серьезной книге, который сможет найти деньги на большой тираж, достойный такого произведения. Роман это заслуживает.

Александр КОРЖ, поэт, председатель Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины».